Христианский ФОРУМ

Эволюционисты верят в общность происхождения всех растений и животных, причисляя к последним и род человеческий. Эта теория макроэволюции включает в себя тот тезис, что все высшие формы жизни эволюционировали из ее низших форм путем малых изменений за многие миллионы лет. Однако эволюционисты признают, что летопись ископаемых останков, изучаемая палеонтологией, не указывает на такие цепочки форм жизни, которые бы плавно менялись в надлежащей временной последовательности. Эти переходные формы, которые должны были сохраниться в виде ископаемых останков, но на деле отсутствуют, называются «недостающими звеньями» эволюционной цепи.
Сам отец современной эволюционной теории Чарлз Дарвин признавал, что это серьезная проблема, когда писал в своем «Происхождении видов»: «Почему же тогда каждая геологическая формация и каждый геологический слой не наполнены такими промежуточными звеньями? Геология, безусловно, не выявляет ни одну из таких плавно изменяющихся цепей органической жизни, и это, вероятно, — самое очевидное и серьезное возражение, которое можно выдвинуть против моей теории» (Darwin, On the Origin of Species, 152). Разумеется, Дарвин надеялся, что в конце концов будет найдено достаточно таких «недостающих звеньев», чтобы подтвердить теорию, которую он называл «теорией эволюции» в противоположность «теории творения».
За полтора столетия, прошедших после этого высказывания Дарвина (1859), были обнаружены миллионы ископаемых останков. Однако «недостающих звеньев», необходимых для подтверждения его теории, среди них не было. Фактически, относительно некоторых видов, считавшихся переходными формами, в итоге было установлено, что они не являются промежуточными звеньями, так что летопись ископаемых останков сегодня оказалась даже более скудна, чем во времена Дарвина! Известный палеонтолог из Гарварда Стивен Джей Гулд признает, что «крайняя редкость переходных форм в летописи ископаемых останков продолжает быть профессиональным секретом палеонтологии. Эволюционные деревья, которые украшают наши учебники, имеют реальные данные только на концах и в узлах своих ветвей; все остальное — лишь интерполяция, пусть и разумная, но не основанная на находках ископаемых останков» (Gould, 14).
Нильс Элдредж соглашается с ним, рассуждая так: «Наши ожидания до такой степени окрашивают наше восприятие, что единственный наиболее очевидный факт, относящийся к биологической эволюции, — неизменность — крайне редко, если вообще когда-нибудь, встраивается в чьи бы то ни было научные представления о том, как в действительности развивалась жизнь. Если в науке и существует миф, то он состоит в том, что эволюция есть процесс постоянных изменений» (Eldredge, 8).
Гулд честно признает, что для истории большинства ископаемых видов характерны две особенности, которые никак не согласуются с представлениями о плавном развитии:
1) Стабильное существование. У большинства видов не проявляется выраженной направленности изменений за время их пребывания на Земле. В момент своего появления в летописи ископаемых останков они выглядят примерно так же, как в момент своего исчезновения; морфологические изменения обычно весьма ограниченны и не имеют выраженной тенденции.
2) Внезапное появление. В любом ареале обитания вид не возникает постепенно, путем плавного изменения его предшественников; он появляется сразу, «уже полностью сформировавшимся» (Gould, 13-14). Итак, честнее будет сказать, что теория эволюции в том виде, как ее понимал Дарвин, не получила подтверждения из единственно достоверного источника сведений о том, что действительно произошло, — летописи ископаемых останков.

Объяснения «недостающих звеньев».
Хотя неудачные поиски «недостающих звеньев» обескураживают эволюционистов, мало кто из них отказался от своей теории по этой причине. Вместо этого они выдвигают различные объяснения:
Некоторые переходные формы, подтверждающие теорию эволюции, существуют среди ископаемых останков, так что, возможно, будут найдены и другие. На ископаемых лошадей ссылаются в качестве примера существующей цепочки промежуточных форм.
В виде ископаемых останков сохраняется крохотная доля всех когда-либо живших животных. И лишь ничтожно малая доля ископаемых останков обнаружена исследователями. Таким образом, нам не следует рассчитывать, что будут найдены многие «недостающие звенья».
По самой своей природе переходные формы немногочисленны. Из-за этого их останки оказываются еще большей редкостью.
У многих видов есть мягкие ткани, которые с легкостью разрушаются и не сохраняются среди останков.
Многие эволюционисты верят в модель «прерывающегося равновесия», согласно которой эволюция происходит быстрее, чем думали раньше. В летописи ископаемых останков имеют место скачки. Утверждается, что эволюция больше похожа на мяч, скачущий по лестнице, а не закатывающийся на холм.
Были обнаружены критически важные звенья между приматами и человеком. К их числу относятся неандертальцы, синантропы, австралопитеки, Люси и другие.

Возражения против концепции недостающих звеньев. Возражения креационистов на такую защиту эволюционной теории строятся по нескольким линиям.
Даже если будут обнаружены цепочки плавно изменяющихся переходных форм, так что в прогрессии останется меньше недостающих членов, это еще не станет доказательством теории эволюции. Сходство и прогресс не обязательно доказывают происхождение от общих предков; они могут указывать на общего Творца. Эволюционисты иногда говорят об эволюции самолета или автомобиля от простейших моделей до самых современных, более сложных. Однако ни самолет, ни автомобиль не эволюционировали за счет природных сил, вызывающих малые изменения на протяжении очень долгого времени. В обоих случаях имело место разумное вмешательство извне, благодаря которому создавалась новая модель, похожая на предыдущие. Этот пример в действительности подтверждает представления креационистов об общем Создателе, а не эволюционное происхождение от общих предков.
В связи с этим возникает еще одна проблема: различные формы жизни могут иметь сходство чисто внешнее или даже охватывающее базовые компоненты их генетического кода, однако принадлежать к совершенно разным системам. Точно так же, как требуется разум для того, чтобы создать «Евгения Онегина» из некоего набора слов языка, разум требуется и для того, чтобы отобрать и рассортировать генетическую информацию, определяющую разнообразие видов, которые сосуществуют в сбалансированной биосистеме.
Кроме того, генетический код одной формы жизни отличается от другой настолько же, насколько «Москвич 402» отличается от «Мерседеса 600». У них существуют черты базового сходства, но это совершенно разные системы. А системные изменения, чтобы система оставалась работоспособной, должны происходить одновременно; они не могут быть постепенными. То есть полностью новая система должна появляться как функционирующее целое. Однако одновременные системные изменения в уже функционирующем организме совместимы с идеей творения, а не эволюции. Можно постепенно и медленно делать небольшие изменения в автомобиле, не меняя его основную конструкцию. Можно постепенно менять форму крыльев, их цвет и отделку кромки. Но стоит только увеличить высоту цилиндров, и одновременно придется менять шатуны, коленвал, радиатор и другие системы. Иначе новый двигатель не будет работать (Denton, 11). Точно так же, для перехода от рыбы к рептилии или от рептилии к птице требуются существенные одновременные изменения в каждой биологической системе организма. Постепенная эволюция на такое не способна. То же самое относится к гораздо более сложной системе генетического кода.
Сама концепция «недостающих звеньев» есть построение порочного круга для обоснования эволюционной теории. Данная аналогия подразумевает цепочку с некоторым количеством разрывов. Истинную же картину можно представить только как несколько звеньев с недостающей цепью. Существуют гигантские «разрывы» между главными формами жизни на каждом «уровне» предполагаемой эволюционной иерархии. Тем не менее вся эта аналогия с цепочкой исходит из допущения, что эволюционная «цепь» имеется в наличии и осталось лишь найти несколько ее «звеньев». Это подгонка палеонтологических данных под продиктованную эволюционной теорией аналогию вместо изучения того, что реально содержится в летописи ископаемых останков. Непредвзятое изучение этой летописи указывает не на куски цепочки, а на различные базовые формы, которые появляются внезапно, одномоментно, уже в полностью законченном и функциональном виде, воспроизводятся в потомстве и остаются в основном неизменными на протяжении всей своей геологической истории. Это свидетельство указывает на разумного Творца.
Останков переходных форм в наши дни насчитывают меньше, чем во времена Дарвина. Дело в том, что многие формы, расцениваемые как переходные, таковыми не оказались. Примером здесь служит эволюция лошади. Даже эволюционисты признают, что предполагаемая прогрессия не есть непрерывная последовательность трансформаций. В некоторых случаях происходил регресс (например, количество ребер у более древнего эогиппуса равно 18, а у более позднего орогиппуса — 15). Точно так же, количество ребер у более древнего плиогиппуса равно 19, а у более поздней лошади Скотта — 18. Даже большинство эволюционистов не считает это доказательством эволюции. Самое маленькое (размером с собаку) животное в этой цепочке (эогиппус) — не лошадь, а горный барсук.
Среди немногих предполагаемых находок «недостающих звеньев» целакант (крупная кистеперая рыба девонского периода) не является наполовину рыбой и наполовину рептилией. Это стопроцентная рыба. Никаких целакантов с развивающимися у них ногами никогда найдено не было. Фактически, эти обнаруженные исследователями рыбы живут сегодня, а выглядят точно так же, как их ископаемые предки, жившие 60 миллионов лет назад. Сходным образом, археоптерикса нельзя назвать наполовину птицей и наполовину рептилией. Другие древние птицы тоже, как и он, имели зубы. У некоторых современных птиц, например у страуса, есть когти на крыльях. У археоптерикса были полностью сформировавшиеся перья и крылья — органы, необходимые для полета. Не является доказательством эволюции и способность приматов изготавливать простейшие орудия. Даже некоторые птицы и тюлени могут использовать различные предметы в качестве орудий. И приматы делают отнюдь не космические ракеты и компьютеры.
Открытие так называемых «недостающих звеньев» между приматами и человеком не служит доводом в пользу макроэволюции.
С точки зрения логики, черты физического сходства между видами не доказывают их происхождение от общего предка. Альтернативное объяснение состоит в том, что у них был общий Творец, Который предназначил их для жизни в сходных условиях. Генетический анализ был бы единственным способом для доказательства связи. К сожалению, невозможно реконструировать генетическую структуру ископаемых останков. Причем главное значение имеет как раз то, что находится «под шляпой». А разрыв между мозгом приматов и человека огромен. И речь здесь идет не только о размере мозга, но также о его сложности, способности к речевому общению, потенциале для создания произведений искусства и сложнейших механизмов.
Далее, некоторые костные останки, ранее широко разрекламированные в качестве промежуточных видов, в действительности таковыми не являются, что признают теперь даже эволюционисты. «Пилтдаунскийчеловек», которого годами приводили в научных текстах и музеях в качестве главного примера такой переходной формы, оказался подделкой. «Человек из Небраски» был реконструирован по единственному найденному зубу, на самом деле оказавшемуся зубом вымершей свиньи. И все же «человек из Небраски» на процессе Скоупса (Scopes; 1925) служил «вещественным доказательством» в пользу необходимости преподавать в общественных школах теорию эволюции. Костные останки синантропа исчезли. Кое-кто сомневается в их подлинности, основываясь на результатах изучения, полученных до того, как сами кости пропали. Одна из серьезных проблем заключается в том, что это существо было убито острым предметом — для предка человека причина смерти весьма странная. Даже некоторые эволюционисты полагают, что австралопитек представляет собой орангутана. До настоящего времени не найдено останков ни одного примата, который после объективного научного анализа оставался бы серьезным кандидатом на роль родственника человека. Несмотря на предполагаемые генетические различия, неандертальцы обладали мозгом большего объема, чем у современных людей, и оставили свидетельства о своих религиозных обрядах — а такое поведение, как правило, ассоциируют с существами разумными и нравственными. Ввиду таких примеров есть основания сомневаться и в других фрагментарных находках. Сутулость «человека из Пилтдауна» была объяснена деформациями скелета, возникавшими из-за авитаминоза у обитателей пещер, слишком мало бывавших на солнце.
Даже если будут открыты другие приматы, морфологически сходные с людьми, это не будет означать, что они подобны нам в духовном отношении. Кроме строения и формы тела, человек характеризуется наличием разума и души. Человек обладает рефлективным самосознанием, уникальным для живых существ, наделен способностью к речи с ее грамматически правильной структурой. И главное, человеку присущи религиозное сознание и поведение; приматы на это не способны. При всех попытках указывать на физическое сходство между приматами и человеком для обоснования теории эволюции упускается из виду огромная пропасть, отделяющая животное царство от человека, созданного по образу и подобию Божию (Быт. 1:27)
Библиография:
W. R. Bird, The Origin of Species Revisited, 2 vols.
C. Darwin, On the Origin of Species. M.Denton, Evolution: A Theory in Crisis.
N. Eldredge, The Myths of Human Evolution. N. L. Geisler, Is Man the Measure?, chap. 11., Origin Science (chap. 7).
D. Gish, Evolution: The Fossils Say No.
S.J.Gould, «Evolution's Erratic Pace» //Natural History
(1972).
A.Johnson, Darwinism on Trial. M.Lubenow, Bones of Contention. J. Moore, The Post Darwinian Controversies. C.Thfcxton, et al., eds., Of Pandas and People.

_________________
Когда следуешь по пути Христа, то обязательно подходишь к Голгофе. Это место можно обойти и большинство из нас его благополучно минует. И только праведники, исполненные силы и смирения Христа, до конца испивают чашу и поднимаются за Распятым на Голгофу.

В июне1974 года в шт. Массачусетс, США, был проведен симпозиум на тему: «Организмы и континенты во времени» (Океанографический институт Вудс-Хола). Данные симпозиума вошли в книгу-сборник «Катастрофы и история Земли. Новый униформизм» под редакцией организаторов симпозиума. В России книга вышла на русском языке в 1986 году (издательство «Мир», Москва).

Сборник открывается статьей С.Дж. Гулда «В защиту концепции прерывистого изменения».

Автор рассматривает два взгляда на эволюцию. Первый, устаревший, не могущий объяснить некоторые (но не второстепенные) проблемы эволюционной теории – градуализм – это теория малых постепенных изменений. Теория была принята «на ура» в силу исторических причин. Дарвин в своей работе «Происхождение видов путем естественного отбора» безоговорочно принял известный постулат «Natura non facit saltum», т.е. «Природа не делает скачков». Вокруг этого все и закрутилось. Потому что, если природа не делает скачков, и все разнообразие видов произошло путем малых постепенных изменений – тогда ископаемые породы должны просто изобиловать примерами переходных форм и эволюционисты это прекрасно понимали. Понимали и направили огромные силы на поиски оных. Но не нашли. На этом этапе развития эволюционной теории в книгах начинают появляться мнения о ошибках, допущенных Дарвином. Дарвин ошибался, когда принял постулат об отсутствии скачков, Дарвин ошибался, говоря, что отсутствие переходных форм – это крах его теории, Дарвин ошибался, взяв термин «борьба за существование» без которого на самом деле можно обойтись и т.д. (Так когда же Дарвин ошибался?).

Второй взгляд на эволюцию объясняет проблему (для эволюциониста). Это пунктуализм. Некая эволюционно стабильная система – вид (читай – популяция вида) постепенными изменениями организации доходит до уровня их накопления, когда дальнейшая стабильность системы становится невозможной. Тогда происходит скачкообразный переход в новое состояние в силу n–ных причин без плавных переходных форм.

Некоторые высказывания Гулда:

«Мое выступление за прерывистость развития будет носить характер пересказа чужих мнений. В самом деле, я не утверждаю никаких новых догм, и мои претензии к градуализму вызваны тем, что сам этот принцип более века действовал как ограничивающая догма. Мир слишком разнообразен, чтобы позволить какой-либо философии изменения играть господствующую роль. Я не скрываю, что предпочитаю прерывистые ритмы (хотя бы потому, что ими так несправедливо пренебрегали).

Буду считать мою задачу выполненной, если смогу убедить читателей, что прерывистость изменений – реальность, а не артефакт, порожденных неполнотой геологического разреза.

Томас Генри Гексли накануне выхода в свет «Происхождения» писал в своем знаменитом письме Дарвину: «Вы создали себе ненужную трудность, приняв столь безоговорочно тезис: «Natura non facit saltum».

Приводя этот старый линнеевский афоризм [текст Гулда], Гексли призывал Дарвина не связывать теорию естественного отбора с ненужной (и ложной) верой в градуализм; этой теории хватало и своих собственных проблем.

Тем не менее Дарвин настаивал на своем, так как перед новой наукой – эволюционной палеонтологией – он поставил задачу: найти переходные формы, которые каким-то образом сохранились в стратиграфических разрезах, уцелев при метаморфизме, тектонических процессах и просто при отсутствии осадконакопления. С тех пор развитие науки в данной области всегда определялось этой дарвиновской задачей».

Но «Эволюция – не медленное и равномерное превращение предков в модифицированных потомков, а серия редких скачков, разрушающих длительно существующие и стабильные системы, - это прерывистое равновесие.

Утверждение, что эволюция, т.е. развитие, означает постепенное изменение, привело к тому, что биостратиграфы уделяют мало внимания эволюционной палеонтологии – науке, плохо помогающей в их собственной работе. Между тем палеонтологи-эволюционисты уже заплатили чрезвычайно высокую цену за свою нерушимую верность градуализму. Поскольку они также знают, что огромное большинство видов не показывает непрерывных переходов, они вынуждены были искать спасения в классическом лайелевском доводе о неполноте палеонтологических данных. Этот довод работает, но вот какой ценой: признанием, что они никогда не видели (и навряд ли увидят) свидетельства эволюции – тот самый феномен, который они больше всего хотели бы изучать».

Дискуссия, поднятая Гулдом, явилась стимулом для дальнейшего развития биологии, ибо «Наконец-то молекулярные биологи пришли к выводу о неравномерности темпов молекулярной эволюции, были предприняты поиски молекулярных механизмов сальтационизма [прерывности развития], классики СТЭ в осторожной форме или достаточно явно признали, что макроэволюция не сводима к микроэволюции, более того, прозвучали голоса о том, что попытки такого сведения есть редукционизм. Пришлось признать, что проблема соотношения прерывистости и непрерывности в видообразовании была достаточно четко поставлена еще Гольдшмидтом в 1940 году. Было высказано мнение о совместимости СТЭ и с пунктуализмом, и с градуализмом» (Н.Н. Воронцов, 2004, стр.358). Сам Воронцов, из чьей работы взята цитата, считает, что «ожесточенная дискуссия между сторонниками прерывистого и постепенного видообразования должна завершиться выработкой некоторых общих точек зрения. … в природе сосуществуют и градуализм и пунктуализм, и постепенное и внезапное видообразование» (стр. 374).

Если человек – эволюционист-классик, о согласится с этими объяснениями. Если человек – сторонник Творения, после ознакомления с понятием отсутствия переходных форм он улыбнется: когда нет желаемых фактов, объявляет о том, что их и не должно было быть – таков закон эволюции! После этого ему ничто не помешает утвердиться в том, что Творение крупных таксономических единиц не могло протекать само по себе, без вмешательства Высшего Начала.

http://tvorenie-new.narod.ru/mmn.htm