|
Большинство современных ученых, отрицающих чудеса, в своих рассуждениях опираются на идеи шотландского скептика (см. агностицизм) Дэвида Юма. Юм выдвинул против представлений о сверхъестественном то возражение, которое многие считают самым весомым из всех: чудеса неправдоподобны.
Юм привел три довода против чудес: философский, исторический и религиозный. Первый из них — это аргумент в принципе, основанный на неправдоподобии утверждения о том, будто бы законы природы когда-либо нарушались. Второй — это аргумент на практике, оспаривающий, что когда-либо имелись заслуживающие доверия очевидцы чудес. Третий довод указывает на взаимоисключающий характер сходных друг с другом заявлений о чудесах, которыми изобилуют все религии.
Неправдоподобность чуда.
Исходя из своей эмпирической гносеологии, Юм начал свое наступление на чудеса с замечания: «Я льщу себя надеждой, что мною найден такого же рода аргумент, с помощью которого, если он верен, разумные и образованные люди будут постоянно бороться против всяких суеверных заблуждений, так что он останется полезным, пока стоит мир» (Hume, An Enquiry Concerning Human-Understanding, 10.1.18. Цит. по: Д.Юм, «Исследование о человеческом разумении», гл. 10, перев. С.И.Церетели. — М.: 1995). Рассуждения Юма выглядят примерно так (Hume, Enquiry, 10.1.18, 120-23):
1) Мудрый человек соизмеряет свою веру с имеющимся свидетельством.
2) Для события, которое можно установить на основе неизменного опыта, можно с полной уверенностью ожидать повторения в будущем.
3) Надежность свидетельства, полученного из показаний очевидцев и человеческого опыта, определяет доказательную степень достоверности или степень вероятности, по мере того как оно подтверждается другими показаниями и сообщениями.
4) При оценке вероятности следует учитывать все обстоятельства, а высшим мерилом выступает соотношение показаний с личным опытом и наблюдениями.
5) Когда личный опыт говорит нам иное, мы должны придерживаться противоположного суждения и подвергнуть вопрос доскональному полемическому разбору.
6) К любым расхождениям в показаниях очевидцев следует относиться с подозрением. Подозрение должно также возникать, когда очевидцы немногочисленны или имеют «сомнительную репутацию», личную заинтересованность в том, что утверждают, колеблются в своих показаниях или чрезмерно энергично на них настаивают.
7) «Но когда засвидетельствованный факт принадлежит к разряду тех, которые мы наблюдали очень редко, то происходит столкновение между двумя противоположными опытами, один из которых опровергает другой, насколько позволяет его сила, а возобладавший может воздействовать на наш ум лишь по мере той силы, которая у него остается».
8) Чудо нарушает законы природы, которые были установлены на основе «устойчивого и неизменного опыта».
9) Следовательно, «доказательство, направленное против чуда, по самой природе факта настолько же полно, насколько может быть полным аргумент, основанный на опыте».
10) Опыт есть прямое и полное доказательство, опровергающее существование какого бы то ни было чуда.
Аргументацию Юма можно сократить:
1) Чудо есть нарушение законов природы.
2) Эти законы природы установлены на основе устойчивого, неизменного опыта.
3) Мудрый человек соизмеряет свою веру со свидетельством.
4) Следовательно, против чудес имеются разительные доказательства.
Юм пишет: «Таким образом, всякому чудесному явлению должен быть противопоставлен единообразный опыт, иначе это явление не заслуживает подобного названия». Итак «то, что совершается согласно общему течению природы, не считается чудом» (ibid., 10.1.122-23).
Альтернативные трактовки аргументации Юма.
Существует два основных способа интерпретировать рассуждения Юма, опровергающие чудеса. Мы будем называть их «сильной» и «слабой» трактовкой. При «сильной» трактовке Юма следует понимать так:
1) Чудеса, по определению, нарушают законы природы.
2) Законы природы с неизменностью действуют единообразно.
3) Следовательно, чудес происходить не может.
Однако, несмотря на тот факт, что рассуждения Юма иногда примерно так и выглядят, это не обязательно именно то, что он имел в виду. Если же ход его рассуждений именно таков, то очевидно, что здесь строится порочный круг — просто в силу определения чудес как невозможных событий. Ведь если чудо есть «нарушение» того, что «неизменно», то чудеса невозможны ipso facto. Верящие в сверхъестественное легко могут избежать этой дилеммы. Они могут отказаться от определения чуда как «нарушения» неизменных законов, а просто считать его «исключением» из общего правила. Обе посылки Юма можно отрицать. Закон природы соответствует регулярному (нормальному) ходу событий. Но он не характеризуется всеобщностью или неизменностью.
Это было бы легким решением проблемы. Но фактически позиция Юма подразумевает аргументацию, возразить на которую гораздо труднее, такую, которая обращается к «слабой» трактовке законов природы. Эта аргументация доказывает не невозможность чудес, а их неправдоподобие.
1) Чудо, по определению, есть редкое явление.
2) Закон природы, по определению, есть описание регулярных явлений.
3) Свидетельства в пользу регулярных событий всегда сильнее, нежели в пользу событий редких.
4) Мудрый человек всегда основывает свою веру на том свидетельстве, которое сильнее.
5) Следовательно, мудрый человек никогда не поверит в чудеса.
Отметим, что при «слабой» трактовке этой аргументации чудеса не исключаются из рассмотрения полностью; они считаются неправдоподобными ввиду самого характера свидетельства о них. Мудрые люди не утверждают, что чуда не может быть. Они просто никогда не верят, что чудо произошло. Для такой веры никогда не бывает достаточного свидетельства.
Однако и при «слабой» трактовке аргументации Юма чудеса все-таки отрицаются, так как ввиду самого характера представленных доказательств ни один разумный человек не будет считать, что чудо действительно произошло. В таком случае Юм, по всей видимости, избежал построения порочного круга, но все же опроверг самое возможность разумной веры в чудеса. Эту аргументацию (или ее разновидности) некоторые из признанных современных философов считают по-прежнему вполне валидной.
Оценка аргументации Юма.
Поскольку при «сильной» трактовке аргументация Юма с очевидностью сводится к построению порочного круга и легко опровергается путем переопределения терминов, мы сосредоточимся на «слабой» трактовке. Ключом для ответа на критику Юма служит его заявление о единообразном опыте.
«Единообразный» опыт у Юма есть либо построение порочного круга, либо предвзятость подхода. Это построение порочного круга в том случае, если Юм постулирует, что знание о единообразии опыта возникает до получения свидетельств. Как можно знать, что весь потенциально возможный опыт будет подтверждать натуралистические представления о чудесах, не имея доступа ко всему возможному опыту, прошлому, настоящему и будущему? Если же, с другой стороны, Юм подразумевает под «единообразным» опытом просто-напросто частный опыт некоторых людей (не сталкивавшихся с чудесами), то это предвзятость подхода. Другие утверждают, что в своем опыте имели дело с чудесами. Стэнли Джаки говорит о Юме: «постольку, поскольку он был представителем сенсуалистической или эмпирической философии, он должен был предусматривать равную вероятность для признания любого факта, обычного или необычного» (Jaki, 23). Как отмечает К. С. Льюис,
...Здесь, конечно, мы должны согласиться с Юмом в том, что, коль скоро существует абсолютно «единообразный опыт» относительно чудес, иными словами, если они никогда не происходили, то, само собой, их не бывает. К сожалению, мы знаем, что опыт в отношении чудес будет единообразным только тогда, когда мы установим, что все сообщения о них ложны. А установить, что все сообщения о чудесах ложны, мы можем только в том случае, если уже знаем, что чудес не бывает. В сущности, наше рассуждение идет по кругу [Lewis, 105].
Единственная альтернатива такому рассуждению по кругу — допустить возможность того, что чудеса когда-либо происходили.
Далее, Юм, по сути дела, не взвешивает свидетельства объективно; на самом деле он накапливает свидетельства против чудес. Смерть приходит к людям снова и снова; воскресение из мертвых случается редко. Следовательно, второй феномен мы должны отрицать. По собственным словам Юма: «Не чудо, если человек, казалось бы, пребывающий в полном здравии, внезапно умрет, ибо хотя такая смерть и более необычна, чем всякая другая, тем не менее мы нередко наблюдали ее. Но если умерший человек оживет, это будет чудом, ибо такое явление не наблюдалось никогда, ни в одну эпоху и ни в одной стране». Поэтому «более чем вероятно, что все люди должны умереть» (Hume, Enquiry, 10.1.122).
В связи с идеей Юма о накапливании свидетельств для установления истины возникают и другие проблемы. Даже если несколько случаев воскресения действительно имели место, то, согласно принципу Юма, верить в это все равно не следует. Однако истина не устанавливается большинством голосов. Юм допускает разновидность ошибки consensus gentium, то есть такой логической ошибки, когда некое утверждение объявляется истиной, потому что в него верит большинство людей.
В этом рассуждении «свидетельство» фактически приравнивается к «вероятности». По сути дела, утверждается, что всегда нужно верить в то, что наиболее вероятно, что имеет наивысшие «шансы». Таким образом, не следует верить, что при броске трех кубиков с первого же раза выпали три «шестерки». В конце концов, шансы здесь составляют всего лишь 1 из 216. Или: нельзя верить, что при игре в бридж вам был сдан «совершенный расклад» (хотя такие случаи бывали), потому что это возможно только в одном случае из 1 635 013 559 600! Юм упускает из виду, что вера мудрых людей основана на фактах, а не на шансах. Иногда «шансы» против какого-то события довольно высоки (судя по прошлым наблюдениям сходных событий), но свидетельство о нем чрезвычайно весомо (основываясь на текущем наблюдении или показаниях очевидцев).
Идея Юма о «накапливании» свидетельств пресекает веру в любого рода необычные и уникальные явления. Ричард Уэйтли подвергает осмеянию тезис Юма в своем сатирическом памфлете «Исторические сомнения касательно существования Наполеона Бонапарта» (Historical Doubts Concerning the Existence of Napoleon Bonaparte). Так как достижения Наполеона были столь фантастичны, поразительны и беспрецедентны, ни один мыслящий человек не должен верить, что подобные события когда-либо происходили. Перечислив удивительные и несравненные победы Наполеона, Уэйтли пишет: «Может ли кто-нибудь поверить во все это и тем не менее отказываться поверить в чудеса? А еще точнее, что это, если не чудо? Разве это не нарушение законов природы?» Если скептик не отрицает факт существования Наполеона, он «должен, по крайней мере, признать, что в этом вопросе он не применял ту же схему рассуждений, которой придерживается в других случаях» (Whately, 274, 290).
И наконец, аргументация Юма доказывает слишком многое. Она доказывает, что в чудо нельзя верить, даже если оно произошло. Ведь доказывается не то, что чудес не бывает, а то, что мы не должны верить в их существование, потому что свидетельства в пользу регулярных явлений всегда сильнее, чем в пользу явлений редких. Согласно такой логике, если чудеса и происходили — видимо, очень и очень редко — верить в них все равно не следует. Есть что-то предельно абсурдное в заявлении, что в событие не следует верить, даже если известно, что оно действительно произошло.
Отрицание, чудес на основе единообразия природы.
Можно ли запретить веру в события настоящего на основе данных о событиях прошлого? Как представляется, Юм хотел, чтобы каждый мыслящий человек всегда заранее был убежден, что чудес не было, нет и не будет. Еще до изучения фактических данных нужно принять на вооружение единообразное и «неизменное» свидетельство концепции единообразия законов природы. Только если подходить к мирозданию с такого рода непоколебимой предубежденностью против всего, что ранее не встречалось в личном опыте, удастся игнорировать все свидетельства о чудесах.
Сам Юм признавал ошибочность таких рассуждений, когда утверждал, что нельзя, основываясь на единообразии прошлого опыта, узнать нечто истинное относительно будущего. Мы не можем даже знать наверняка, что завтра утром взойдет солнце (Hume, An Abstract of Treatise on Human Nature, 14-16). Поэтому для Юма отрицание будущих чудес на основе прошлого опыта несовместимо с его собственными принципами и представляет собой отклонение от его системы.
Если бы было верно, что никакое исключение в настоящий момент не Может ниспровергнуть «законы», основанные на нашем единообразном опыте в прошлом, то никакого прогресса в нашем научном понимании мира не было бы. Ибо установленный, повторяющийся факт отклонения от прежней научной парадигмы и есть то, что заставляет ученых изменить свои убеждения. Когда установлен факт наблюдаемого исключения из прежних «законов», эти «законы» по мере возможности исправляются, чтобы объяснить исключение. Их сменяет новый «закон». Именно это произошло, когда были обнаружены астрономически далекие от нас, но повторяющиеся «исключения» из ньютоновского закона тяготения и эйнштейновская теория относительности стала считаться более общим и адекватным законом. Исключения из «законов» имеют эвристическую ценность; это стимулы для прогресса в нашем понимании мироздания. Укажем теперь главное — все то, что верно в отношении повторяющихся исключений, требующих естественнонаучного объяснения, верно также в отношении исключений неповторяющихся, которые подразумевают сверхъестественную причину.
Отсутствие заслуживающих доверия свидетелей.
Юм также возражает против имеющихся на практике свидетельств о чудесах. Мы показали, что априорные попытки упразднить чудеса несостоятельны, так что нам осталось только разобрать апостериорные аргументы. Юм настаивает, что свидетельств для установления факта новозаветных чудес явно недостаточно. Он приводит несколько доводов, которые, если они верны, подорвали бы доверие к новозаветным свидетелям.
Юм говорит: «Во всей истории нельзя найти ни одного чуда, засвидетельствованного достаточным количеством людей, столь неоспоримо здравомыслящих, хорошо воспитанных и образованных, чтобы мы могли не подозревать их в самообольщении». Не хватает и свидетелей, «столь несомненно честных, чтобы они стояли выше всякого подозрения в намерении обмануть других». Вдобавок они не пользуются в глазах человечества «таким доверием и такой репутацией, чтобы им было что потерять в случае, если бы их уличили во лжи». И наконец, нет и предполагаемых чудес, «в такой мере оказавшихся достоянием общественности и происшедших в столь известной части света, что разоблачение обмана было бы неизбежным» (Hume, Abstract of a Treatise).
«Многочисленные примеры [...] доказывают сильную склонность человечества к необычайному и чудесному и, разумеется, должны внушать подозрение ко всем подобным рассказам». А «если с любовью к чудесному сочетается религиозность, то приходит конец здравому смыслу», пишет Юм (ibid., 125-26).
Чудеса и невежество.
Юм полагает, что аргументацию в пользу чудес существенно ослабляет тот факт, что рассказы о них «распространены преимущественно среди невежественных и диких народов». И даже когда верящие в чудеса встречаются в цивилизованных странах, добавляет Юм, обычно они унаследовали эту старинную веру «от невежественных и диких предков». Далее, «преимущества распространения обмана среди невежественных людей очень велики [...] у него гораздо больше шансов на успех в отдаленных странах, чем если бы он возник в городе, прославившемся искусствами и науками» (ibid., 126-28).
«Итак, оказывается, что ни одно свидетельство о чуде никогда не достигало высокой степени вероятности и тем более не было равносильно доказательству». Далее, «даже если предположить, что оно имело силу доказательства, ему можно было бы противопоставить другое доказательство, выведенное из самой природы факта, который пытаются установить» (ibid., 137).
Оценка.
Хотя Юм и дает понять, что готов принять любое свидетельство о чудесах, которое удовлетворит его требованиям достоверности, быстро зарождается подозрение в том, что правила проверки свидетельств заведомо устроены так, чтобы подорвать доверие к каким бы то ни было заявлениям о чудесном.
В какой-то момент Юм откровенно признается, что никакое количество свидетелей не убедило бы его в факте чуда. По поводу совершающихся в его дни чудес одного янсениста, получивших, как признает Юм, весомые подтверждения, он пишет: «И что можем мы выдвинуть в противовес такой толпе свидетелей, кроме абсолютной невозможности или чудесности тех явлений, о которых они рассказывают?» Такое возражение о невозможности, добавляет Юм, «все разумные люди сочтут достаточным» (ibid., 133; курсив Н.Г.). Вне зависимости от того, сколько свидетелей будет удостоверять подлинность этих «абсолютно невозможных» событий, ни один «разумный человек» им не поверит. Если дело обстоит именно так, то по-прежнему Юм априорно подходит к любому чудесному явлению, каким бы весомым ни было свидетельство в его пользу, все с тем же неизлечимым натуралистическим уклоном. И все разговоры о проверке свидетелей представляют собой плохо скрытое философское предубеждение против сверхъестественного.
Такой уклон показывает, что аргументация Юма имеет двойственный характер. Соображения о человеческой природе тоже подразумевают тенденциозность, препятствующую признанию чудес.
Непоследовательна и позиция Юма.
Он не принял бы свидетельство о чудесах, однако предпочел бы свидетельство тех, кто видел, что замерзшая вода превращается в лед, свидетельству тех, кто никогда этого не видел. Возникает вопрос: почему мы должны признавать свидетельство об одном явлении, но не о другом? Юм не мог бы ответить, что причина в том, что замерзшую воду видели другие люди, так как это было бы построением порочного круга. Проблема состоит в том, что живущие в тропиках народы никогда льда не видели, и с какой стати они должны принимать свидетельство чужака, утверждающего, что он видел замерзшую воду, как бы часто он ни наблюдал это явление? Чудеса тоже происходили не один раз. Далее, согласно собственным принципам Юма, даже если кто-то видел лед только раз в жизни, причем ходил или катался по нему, этого должно быть достаточно, чтобы знать, что такое явление природы действительно существует. Но ведь то же самое рассуждение должно быть верно применительно к чудесам. Только предубеждение против всего сверхъестественного может помешать кому-то честно рассмотреть заслуживающие доверия свидетельства о существовании чудес.
Юм, по всей видимости, не знал о весомом историческом свидетельстве в пользу достоверности библейских документов и показаний библейских очевидцев. По крайней мере, он упустил это из виду. Однако библейские чудеса не следует отрицать без более тщательного их исследования. Ведь нельзя исключать возможность таких чудес заведомо, без изучения свидетельства о них.
Новозаветные свидетели и критерии Юма.
Юм наметил основные критерии, которые считал необходимыми при проверке правдивости свидетелей (ibid., 120).
Их можно сформулировать в виде четырех вопросов:
1) Не противоречат ли свидетели друг другу?
2) Достаточно ли велико количество свидетелей?
3) Вызывают ли они доверие?
4) Беспристрастны ли они?
Свидетели не противоречат друг другу.
Сотни предполагаемых противоречий в евангелиях подвергли анализу и сочли несущественными такие ученые, как Глисон Арчер (Archer), Джон Эйли (Haley), Уильям Арндт (Arndt) и другие (некоторые из их апологетических работ см. в списке литературы к данной статье). Ошибка содержится не в Евангелии, а в методологической процедуре, применяемой критиками. Показания новозаветных очевидцев никогда не противоречат друг другу. Каждый из них рассказывает существенную и во многом подтверждаемую другими часть целого.
Разумеется, присутствуют и незначительные расхождения. В одном рассказе (Мф. 28:2-5) говорится, что в утро воскресения Иисуса у гроба был один ангел; Иоанн же утверждает, что ангелов было двое (Ин. 20:12). По поводу такого рода несоответствий следует отметить, что это разногласия, но их нельзя назвать непримиримыми противоречиями. Матфей не утверждает, что у гроба был только один ангел; это было бы противоречием. Вероятно, в какой-то момент присутствовал только один ангел, а в другие моменты появлялся и второй. Расхождение в мелких деталях — это именно то, что и следует ожидать от показаний нескольких независимых, но истинных свидетелей. Любой проницательный судья, услышавший от разных свидетелей абсолютно идентичные рассказы, заподозрил бы сговор между ними.
Количество свидетелей вполне достаточно.
Двадцать семь книг Нового Завета созданы, по всей видимости, примерно девятью священнописателями, из которых все были очевидцами или современниками описываемых ими событий. Шесть книг имеют решающее значение для доказательства подлинности новозаветных чудес — это Евангелия от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна, Книга Деяний и 1 Коринфянам. Во всех этих книгах содержатся свидетельства, доказывающие чудо Воскресения. Даже критически настроенные ученые ныне признают, что эти книги являются документами первого столетия и по большей части написаны до 70 г. по Р.Х., когда современники Христа были еще живы. Практически все исследователи согласны с тем, что 1 Коринфянам было написано апостолом Павлом ок. 55 — 56 гг. по Р.Х., через двадцать с небольшим лет после смерти Христа. Это сильное свидетельство, подтверждающее, что чудо Воскресения реально: во-первых, документ имеет очень раннюю дату создания. Во-вторых, он написан человеком, видевшим воскресшего Христа (1 Кор. 15:8; ср. Деян. 9:3-8). В-третьих, в нем упоминаются свыше 500 очевидцев Воскресения (1 Кор. 15:6), и подчеркивается, что большинство из них были тогда еще живы (1 Кор. 15:6). Любой тогдашний читатель 1 Коринфянам мог проверить достоверность свидетельства о Воскресении.
Свидетели были правдивы.
Мало кто сомневается в том факте, что Новый Завет дает великий образец нравственности, основанной на любви (Мф. 22:36-37) и внутреннем благочестии (Мф. 5 — 7). Апостолы Иисуса повторили Его учение в своих писаниях (например, Рим. 13; 1 Кор. 13;Гал. 5). Своей жизнью он дали пример исполнения своего нравственного учения. Большинство из них умерли за то, во что верили (2 Тим. 4:6-8; 2 Пет. 1:14), это безошибочный признак их искренности.
Кроме учения о том, что истина есть Божия заповедь (Еф. 4:15,25), новозаветные священнописатели, несомненно, стремились изложить истину со всей скрупулезностью. Петр подчеркивал, что они пишут, «не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами» (2 Пет. 1:16). Апостол Павел призывал: «не говорите лжи друг другу» (Кол. 3:9).
В тех случаях, когда вновь открытые данные историков и археологов пересекались с утверждениями новозаветных священнописателей, те на поверку оказывались педантически точными. Археолог Нельсон Глюэк приходит к такому выводу: «Можно категорически утверждать, что ни одно археологическое открытие не противоречит библейским описаниям. Археологические поиски приносят десятки находок, которые подтверждают в отчетливой перспективе и в точных деталях относящиеся к истории библейские высказывания» (Glueck, 31). Как отмечает Миллар Барроуз, «уже не один археолог стал с гораздо большим уважением относиться к Библии благодаря личному опыту раскопок в Палестине» (Burrows, 1). Нет ни единого намека на то, чтобы библейские священнописатели когда-либо фальсифицировали относящиеся к делу факты. Их свидетельство было бы принято в качестве достоверных показаний любым непредвзятым судом присяжных. Саймон Гринлиф, выдающийся гарвардский правовед, в свое время пришел к заключению о том, что в данных «свидетельских показаниях» нет абсолютно никаких признаков лжесвидетельства.
Свидетели не были пристрастны.
Есть все основания считать, что новозаветные свидетели чудес Христа, а особенно Его Воскресения, не были предрасположены к тому, чтобы поверить в события, очевидцами которых стали. Сами апостолы сначала не поверили в рассказ женщин (Лк. 24:11). Даже некоторые ученики, увидевшие Христа, были слишком «медлительные сердцем, чтобы веровать» (Лк. 24:25). В самом деле, когда Иисус явился десяти апостолам и показал им следы распятия на Своем теле, «они от радости еще не верили и дивились» (Лк. 24:41). И даже когда их убедило то, что Иисус ел пред ними, отсутствовавший до тех пор апостол Фома возражал, что не поверит, если не вложит перста в раны на руках и ребрах Иисуса (Ин. 20:25).
Иисус являлся и неверующим, в частности, Своему скептически настроенному брату Иакову (Ин. 7:5; 1 Кор. 15:7), а также иудейскому фарисею по имени Савл из Тарса (Деян. 9). Если бы Иисус являлся только верующим или стремящимся уверовать, тогда могли бы найтись основания для обвинений свидетелей в пристрастности. Но ситуация была прямо противоположной.
Очевидцы Воскресения не обрели никакой личной выгоды, свидетельствуя о том, что видели. Они подвергалась угрозам и гонениям (ср. Деян. 4; 5; 8). Большинство апостолов приняли мученическую смерть. Однако они исповедовали и отстаивали свою веру перед лицом смерти. Нельзя и отвергать свидетелей просто на том основании, что они лично участвовали в событиях. Иначе мы не должны были бы принимать свидетельство тех, кто выжил во время Холокоста во Вторую мировую войну, а ведь мы его принимаем. Вопрос должен ставиться так: существуют ли подтверждения того, что они говорили правду.
Взаимоисключающие притязания.
Как утверждал Юм, «поэтому всякое чудо, о котором повествует любая из этих религий (а все они изобилуют чудесами) [...] с одинаковой силой, хотя и более косвенно, подрывает всякую иную систему». Тем не менее полагал Юм, такого рода чудо не выполняет свою задачу. Наоборот, «опровергая же противоположную систему, оно одновременно подрывает и достоверность тех чудес, на которых была основана последняя» (Hume, 129-30). Поскольку все религии предъявляют чудеса одного и того же рода, ни одно из этих чудес не может устанавливать истинность соответствующего вероучения. Они исключают друг друга в качестве свидетельств истинности.
Существует, однако, несколько серьезных проблем, связанных с этим рассуждением Юма о взаимоисключающем характере религиозных притязаний, подкрепляемых чудесами.
Все ли чудеса одинаковы? Юм исходит из ошибочного допущения, что все чудеса равнозначны. Это противоречит фактам. В некоторых случаях очевидно, что речь должна идти о природных феноменах или психосоматических исцелениях. Особенно это касается восточных религий и религии Нью Эйдж, для которых обычно можно показать, что случаи сверхъестественного в них иллюзорны. Пророчества, как правило, слишком неопределенны, чтобы воспринимать их всерьез. Существует огромная разница между хождением по горящим углям, то есть трюком, которому может выучиться каждый, и хождением по воде, по которой ходил Иисус (Ин. 6). Есть разница и между исцелением мучающегося мигренью и исцелением слепорожденного, которое совершил Иисус (Ин. 9). Во всех религиях целители верой ставят на ноги больных, но Иисус воскрешал мертвых (Ин. 11).
Все ли свидетели одинаково заслуживают доверия? В рассуждении Юма предполагается, что достоверность свидетельств о чудесах одна и та же. О новозаветных чудесах свидетельствуют современники и очевидцы событий. Мусульманские рассказы о чудесах появились лишь в следующих поколениях. В некоторых случаях свидетели заслуживают доверия; в других — нет. Достоверность каждого свидетельства о чудесах должна оцениваться согласно его собственным качествам. Их решительно нельзя ставить на одну доску.
Оценка.
Вместо того чтобы опровергнуть новозаветные чудеса, третий довод Юма о том, что сверхъестественные истории во всех религиях характеризуются равной (не)достоверностью, подтверждает подлинность библейских чудес. Ведь достоинства христианских свидетелей выступают веским аргументом против всех нехристианских притязаний на примеры чудес. Мы можем переформулировать рассуждение следующим образом:
1) Во всех нехристианских религиях (претендующих на случаи чудес в них) подтверждением служат похожие свидетельства (похожие как по своему характеру, так и по достоинствам свидетелей).
2) Но ни для одного из подобных «чудес» не существует свидетельств, имеющих достаточную силу, поэтому все они — взаимоисключающие.
3) Следовательно, ни одна нехристианская религия не подтверждается чудесами.
А если это так, то мы можем доказать, что только христианство располагает божественными подтверждениями своей истинности.
1) Только христианство располагает уникальными примерами чудес, подтверждающихся достаточным свидетельством.
2) Учение, располагающее уникальными сверхъестественными подтверждениями, истинно (в отличие от противоположных учений).
3) Следовательно, христианство истинно (в отличие от иных религий).
Чудеса Иисуса совершались мгновенно, всегда успешно и были уникальными. Все, на что способны так называемые «чудотворцы», претендующие лишь "на частичный успех, — это психосоматические исцеления, фокусы, сатанинские знамения и другие феномены, имеющие естественное объяснение. Ни один современный целитель не заявлял, что лечит все болезни (в том числе «неизлечимые») мгновенно и со стопроцентным успехом. Это совершали Иисус и Его апостолы. Это уникальные чудеса, и тем самым они противопоставлены любым конкурирующим претензиям со стороны других религий. А коль скоро библейские чудеса уникальны, то лишь они подтверждают связанные с ними религиозные истины (Исх. 4:1 и далее; 3 Цар. 18:1 и далее; Ин. 3:2; Деян. 2:22; 14:3; Евр. 2:3-4). Все остальные так называемые «чудеса» являются, как показывает аргументация Юма, взаимоисключающими.
Аргументация на основе аналогии.
Эрнст Трельч (Troeltsch; 1865 — 1923) установил правило аналогии: единственный способ познать прошлое — по аналогии с настоящим. То есть неизвестное о прошлом можно постичь только через известное о настоящем. Исходя из этого, кое-кто утверждает, что поскольку в настоящее время не совершается таких чудес, которые, как предполагается, совершались в прошлом, можно заключить, что правильный исторический метод исключает чудеса из рассмотрения.
Трельч применял «принцип аналогии», а Энтони Флю — сходный принцип «критической истории» — для отрицания чудес.
«Принцип аналогии» Трельча.
Данный принцип аналогии, согласно Трельчу, устанавливает, что «без единообразия с настоящим мы ничего не можем знать о прошлом» (Troeltsch, Historicism and Its Problems). Ha основе этого принципа Трельч и другие доказывали, что никакие свидетельства или показания очевидцев не будут адекватны для подтверждения чуда (Becker, 12-13).
Эта аргументация не утверждает, что чудес, подобных описанным в Библии, никогда не было. Идея скорее состоит в том, что они исторически непознаваемы, и уже неважно, происходили они или нет. Большинство людей согласилось бы, что таких чудес, как рождение от Девы, хождение по воде и воскресение мертвых, сегодня не бывает, так что, согласно принципу аналогии Трельча, невозможно узнать, что они когда-либо происходили.
«Критическая история» Флю.
Примерно так же обстоит дело с «критической историей» Энтони "Флю. Как утверждает Флю, сохранившиеся следы прошлого нельзя рассматривать в качестве исторического свидетельства, пока мы не примем допущение, что тогда действовали те же самые фундаментальные закономерности, что и сейчас. Историк должен судить о свидетельствах прошлого, исходя из личного знания о том, что возможно и вероятно (Flew, 350).
Флю приходит к выводу, что критический историк исключает рассказы о чудесах из рассмотрения, относя их к разряду невозможного и абсурдного (ibid., 352). Эта невозможность, поясняет Флю, — не логическая, а физическая. Чудеса возможны в принципе, но на практике они нарушают законы природы, которые просто не могут быть нарушены.
Оценка исторической аргументации.
Трельч и Флю пытались отрицать познаваемость чудес, обращаясь к методу, который Флю называл «критическая история». Далее, эта аргументация (как признает сам Флю) следует базовой схеме отрицания всего сверхъестественного у Юма, опровергнутой нами выше. Во всей этой аргументации предполагается, что быть критически мыслящим историком — значит отрицать сверхъестественное. Согласно этой позиции, такая догматичность мышления становится необходимым предусловием «критического» исторического исследования.
Тот принцип, что настоящее есть ключ к прошлому, что прошлое познается но аналогии с настоящим, действительно имеет силу. Это связано с тем, что живущие в настоящем не имеют прямого доступа к прошлому. Относительно того рода причин, о которых известно, что они вызывают определенного рода следствия в настоящем, можно предполагать, что они вызывали аналогичные следствия в прошлом.
Однако этот принцип не исключает правдоподобные предположения о чудесах в прошлом, даже если в настоящем таких чудес никогда не происходит. В исторической аргументации содержатся логические ошибки.
Единообразие или униформизм Трельч и Флю смешивают принцип единообразия (аналогии) с униформизмом. Они предполагают, что все события в прошлом происходили единообразно с тем, что мы наблюдаем сегодня. Это допущение не только ничем не оправдано, но не соответствует даже взглядам представителей естественнонаучного натурализма на проблемы происхождения. Все ученые уверены, что происхождение Вселенной и происхождение жизни — это события сингулярные и неповторимые. Но если прошлое может быть познано только в терминах процессов, идущих сейчас, то научной основы для его познания не остается. Еще одна проблема униформизма заключается в том, что процессы изменчивы. Униформизм в геологии не учитывает катастрофы, климатические изменения, движение платформ и другие факторы, которые могли повлиять на геологические силы.
Униформизм исходит из алогичного предположения о том, что сингулярностей в прошлом не было. Хотя знание о прошлом основано на аналогии с настоящим (единообразие), объектом этого знания может быть сингулярность. Археологам может быть известно на основе аналогии, что лишь разумные существа способны изготавливать наконечники орудий. Тем не менее даже один уникальной формы наконечник для копья, изготовленный конкретным мастером из конкретного племени, тоже может сам по себе стать объектом изучения. И то, что удалось узнать об этом сингулярном событии прошлого, могло войти в знание о настоящем — как основа для аналогии, когда были открыты другие наконечники. Благодаря аналогии ученые узнали, что определенный уровень специфической сложности достигается только у разумных существ.
Аналогия, при правильном ее понимании, подтверждает в качестве вполне вероятной возможность того, что некоторые события прошлого имели сверхъестественную разумную причину. Даже без аналогии с настоящим, существуют весомые свидетельства того, что Вселенная имела свое начало во времени и что она возникла благодаря разумной сверхъестественной причине.
Предвзятость.
«Историческая» аргументация против чудес исходит из того предубеждения, что свидетельство об индивидуальном событии, не может быть принято до тех пор, пока событие не повторится. Тем самым больший вес придается свидетельству о любых регулярно происходящих событиях по сравнению с конкретным рассматриваемым событием (или событиями). Это нельзя считать нормативным требованием для свидетельства. Далее, тем самым подразумевается, что никаких чудес не было, они не могут и не будут происходить в современном мире. Но Флю и Трельч просто не настолько всеведущи, чтобы знать, что это именно так.
Построение порочного круга.
Флю также совершает логическую ошибку petitio prin-clpli, «вывод из недоказанного». На практике он строит порочный круг, утверждая, что чудеса «абсолютно невозможны» и что критически настроенный мыслитель «без долгих слов» исключает их из рассмотрения. Но с какой стати критически настроенный мыслитель должен так предвзято относиться к исторической реальности чуда? Почему он должен исходить из методологического предубеждения против определенных событий прошлого, даже не взглянув на свидетельства?
Помеха научному прогрессу.
Связанные с униформизмом представления тормозят развитие науки. Примером здесь служит «модель Большого взрыва». Астрофизик Артур Эддингтон (Eddington) называет эту идею о начале существования Вселенной со взрыва «отталкивающей», «несуразной» и «неправдоподобной» (Jastrow, 112). Альберт Эйнштейн пропустил ошибку в своих математических вычислениях, настолько он был уверен в «нелепости» Большого взрыва (ibid., 28).
Свидетельства столь убедительны, что многие ученые сегодня уверены: исходные водородные атомы Вселенной были созданы за срок в миллисекунды. Большинство астрономов в настоящее время признает реальность грандиозного начального взрыва. Это сингулярность, которая по самой своей природе не может повториться. Однако это жизнеспособная модель возникновения Вселенной и вполне законный объект научного исследования, хотя ученые лишь вынужденно принимали эту идею, так как она явно указывает на определенные теистические следствия.
Апелляция к общему исключает частное.
В исторической аргументации применяется странная логика. Обо всех частных (особых) событиях прошлого следует судить на основе общих (регулярных) событий в настоящем. Почему же не обратиться к особым событиям в настоящем в качестве аналогии особых событий прошлого? Существуют уникальные и специфические «аномалии». Со строго научной точки зрения чудо подобно аномалии. Здесь в исторической аргументации применяется односторонний подход. Ни Трельч, ни Флю не принимают свидетельство о частных событиях, в противовес свидетельству о событиях, относящихся к категории общих. Регулярных и повторяющихся событий много больше, чем неповторимых. Это все равно что отказываться поверить, что кто-то выиграл в лотерею, поскольку, мол, в тысячи раз больше тех, кто ничего не выиграл. По этому поводу современный философ Дуглас К. Эрландсон утверждает, что научные законы как таковые имеют дело с общими классами явлений, а верящие в сверхъестественное обращаются к явлениям, не попадающим в общие категории. Здесь вера в одно не препятствует вере в другое (Erland-son, 417-28).
Доказывается слишком многое.
Историческая аргументация доказывает, что многие из научных представлений о прошлом не могут быть верны. Как показал в своей знаменитой сатире на натуралистический скептицизм Юма Ричард Уэйтли (Whatelу, 224, 290), коль скоро следует отрицать уникальные события прошлого по причине отсутствия для них аналогий в настоящем, то должна быть отвергнута и вся невероятная биография Наполеона.
Недостаточно критический подход.
Собственно говоря, «критическая история» не является в достаточной мере критической. В ней не критикуются необоснованные предпосылки, отвергающие вполне достоверное историческое знание. Отнюдь не рассматривая свидетельства беспристрастно, отрицание всего сверхъестественного при таком подходе заведомо исключает любые истолкования событий прошлого в качестве чудес. Это попытка назначить смысл вместо того, чтобы выявить его.
Научные аргументы.
После рождения современной науки общим местом стало заявление о том, что чудеса ненаучны. Некоторые критики возражают против представлений о чудесах в связи с тем, что считают их противоречащими самой сущности научной процедуры анализа нерегулярных, исключительных явлений. Они утверждают, что ученые, сталкиваясь с нерегулярными, аномальными событиями, не выдвигают гипотезы о чуде. Ученые расширяют свои представления о естественных процессах, включая в них эти события. Любой другой подход означал бы отказ от научного метода. Рассмотрим несколько индивидуальных позиций в этом вопросе:
Ниниан Смарт. Как рассуждает Ниниан Смарт, ничто из происходящего в природе не должно оказываться вне рамок исследовательского подхода. Иначе наука бы обесценилась. Однако вера в то, что определенные события есть чудеса, воздвигает для науки барьер. Поэтому признание чудес — это посягательство на вотчину науки (Smart, chap. 2). Аргументацию Смарта можно изложить так:
1) Чудо есть исключение из законов природы.
2) В науке исключения становятся стимулом для поисков лучших объяснений, а не поводом прекратить исследования.
3) Поэтому признание чудес тормозит развитие науки.
Следовательно, чудо не может быть идентифицировано даже в качестве нерегулярного явления, то есть аномалии. Оно лишь требует дальнейших исследований. Когда законы природы не объясняют некое исключение, ученые не выбрасывают на ринг полотенце; они ищут другое объяснение, более глубокое. То, что исключается одной научной теорией (L1), может быть включено в теорию более общую (L2).
Патрик Новелл-Смит (Nowell-Smith). Тот тезис верящих в сверхъестественное, что событие является чудом, коль скоро не может быть объяснено в терминах научных законов, вызывает озабоченность у Патрика Новелла-Смита. «Мы можем поверить ему [допускающему сверхъестественное], когда он говорит, что ни один известный ему научный метод не в состоянии это объяснить [...] Но говорить, что это не может быть объяснено как результат действия природных сил, — означает уже выходить за пределы его компетенции в качестве ученого, а говорить, что это должно быть приписано действию каких-то сверхъестественных сил, — означает говорить то, что никто и никоим образом не имеет права утверждать на основе одних лишь свидетельств» (Nowell-Smith, 245-46).
Каким бы странным ни было явление, доказывает Новелл-Смит, его не следует приписывать действию сверхъестественных сил, так как в будущем ученые вполне могут подыскать для него объяснения. В какой-то период способность шмеля летать не могли объяснить через законы природы. Однако механизм этого совершенно естественного явления прояснился благодаря открытию в клетках данного насекомого структур под названием митохондрии, которые и делают полет возможным, обеспечивая очень быстрые движения крыльев. Эту аргументацию можно описать так:
1) То, что не имеет научного объяснения, не обязательно является научно необъяснимым.
2) Чудеса не имеют научного объяснения.
3) Чудеса не являются научно необъяснимыми.
Объяснение, согласно требованиям Новелла-Смита, будет научным, если гипотеза, на основе которой можно делать предсказания, допускает последующую верификацию (ibid., 249). Далее, объяснение должно описывать, как происходят соответствующие события.
При таком определении «законные», подлинные чудеса должны быть необъяснимы через законы, которые можно установить. В противном случае явлению можно дать объяснение. «Коль скоро мы сумеем обнаружить какую-то упорядоченность в том, как Бог вмешивается в события, станет возможным экстраполировать обычный их ход и предсказать, когда и как произойдет чудо» (ibid., 251). Новелл-Смит призывает верящих в сверхъестественное ответить на вопрос: разве само понятие объяснения не предполагает обязательно вытекающие из него гипотезы и предсказания? — и задуматься: может ли во всем этом играть какую-то роль «сверхъестественное»? (ibid., 253).
Предвидя то возражение, что он просто переопределяет понятие «естественного» так, чтобы включить в него чудеса, Новелл-Смит отвечает: «Я признал бы ваше сверхъестественное, если это все, что оно означает. Ведь сверхъестественное не может быть ничем иным, кроме новой области для научных изысканий, области, столь же отличающейся от физики, как физика отличается от психологии, но не отличающейся в принципе и не требующей каких бы то ни было вненаучных методов» (ibid.). Это можно сформулировать так:
1) Только то, что дает нам возможность делать предсказания, можно расценивать как объяснение явления.
2) При объяснении явления через чудо делать верифицируемые предсказания нельзя.
3) Следовательно, объяснение явления через чудо не расценивается как объяснение данного явления.
Следствие из этого рассуждения таково, что объяснение явления через чудо должно превратиться в научное объяснение или оно вообще не будет считаться объяснением. Таким образом, с методологической точки зрения чудеса ненаучны. Они вступают в противоречие с научными методами объяснения событий, которые всегда предполагают возможность предсказывать сходные события. Далее, Новелл-Смит отрицает, что для объяснения аномалий в природе бывает необходимо предполагать вмешательство каких бы то ни было рациональных, разумных сил. В конечном счете можно показать, что все происходящее следует из законов природы.
Алистер Мак-Киннон (McKinnon). Еще один критик чудес, Алистер Мак-Киннон, приводит такую аргументацию на основе понятия научных законов:
1) Научный закон — это обобщение, выведенное из имеющихся наблюдений.
2) Любое исключение из научного закона обесценивает этот закон как таковой и требует его пересмотра.
3) Чудо есть исключение из научного закона.
4) Следовательно, любое так называемое «чудо» требовало бы пересмотра существующих научных законов.
Согласно Мак-Киннону, чудо следовало бы считать естественным явлением, подчиняющимся какому-то новому закону, который предусматривает для него естественное объяснение. Законы подобны картам местности, а такие карты просто не могут нарушаться — если обнаружится ошибка, их исправляют.
Малькольм Дайамонд (Diamond). Другие пытаются отрицать чудеса по причине их несовместимости с научной методологией. Например, Малькольм Дайамонд, профессор философии из Принстонского университета, настаивает, что для науки было бы губительно признавать исключения из научных законов. Если расценивать некие исключения в качестве сверхъестественных явлений, «развитие науки либо прекратится, либо пойдет по полностью волюнтаристскому пути, потому что неизбежно станет делом личной прихоти каждого вопрос, привлекать ли для объяснений концепцию чуда» (Diamond, 317).
Дайамонд видит в связи с верой в сверхъестественное две проблемы. Во-первых, исключения не должны останавливать прогресс науки. По сути дела, они служат стимулами для дальнейших исследований. Во-вторых, исключения не обязательно нужно называть чудесами. Доказывает ли экстравагантность существование Бога? Если нет, то как отличать необычное от сверхъестественного?
По мнению Дайамонда, «допустить возможность сверхъестественных объяснений для наблюдаемых естественным путем явлений — фактически означало бы заставить работающих ученых целиком отказаться от научной деятельности [...'] Эти ученые не в состоянии были бы изучать [чудо] [...] В качестве ученых они не смогут определять, является ли некое исключение сверхъестественным» (ibid., 320). Ученые должны работать автономно. Они должны сами устанавливать правила и сами быть арбитрами в своих играх. Таким образом, хотя с логической точки зрения ничто не мешает ученому избрать сверхъестественное толкование для совершенно экстраординарного явления, ученые тем самым предали бы науку.
Дайамонд приходит к выводу: «Ответ, который я должен дать в защиту натуралистических толкований,является прагматическим. Рекомендуется во всем полагаться на научные объяснения, не претендуя на исчерпывающее опровержение веры в сверхъестественное» (ibid.).
Сущность этих рассуждений — прагматическая, и основываются они на автономии научной методологии:
1) Ученый, оставаясь ученым, не может отказаться от поисков естественнонаучных объяснений для любого явления.
2) Признать даже одно чудо — означает отказаться от поисков естественнонаучных объяснений.
3) Следовательно, признать чудо — означает отказаться быть ученым.
Оценка.
В отличие от других доводов против чудес, научные возражения не стараются доказать, что чудеса невозможны или просто неправдоподобны. В случае своего успеха научная аргументация показала бы, что чудеса как таковые не поддаются идентификации научными методами. Оставляется открытым вопрос, возможна ли идентификация чуда другими методами. Коль скоро научный метод, по определению, имеет дело с ограниченным классом явлений (повторяющимися событиями), то единичное событие, такое как чудо, не может быть идентифицировано научным методом. Однако подобная аргументация отнюдь не доказывает, что чудес не бывает или что не существует других способов идентифицировать их в качестве таковых. Не утверждается и то, что не существует других способов определить некий научный метод, посредством которого чудеса можно было бы идентифицировать, по крайней мере, отчасти.
Аномалии и научный метод.
Даже научная процедура, имеющая дело с регулярными, повторяющимися явлениями, допускает существование исключительных явлений, не требующих для своего объяснения нового научного закона. Ученый, столкнувшийся с аномалией, отнюдь не начинает автоматически пересматривать ранее установленные законы. Если исключение не повторяется, выводить на его основе новый закон нельзя. Нельзя было бы потребовать, чтобы все исключительные явления имели естественные причины, но чтобы объяснение допускали только повторяющиеся явления. Итак, в случае не повторяющихся чудес право ученых заниматься наукой не нарушается.
Наука в общепризнанном смысле этого слова занимается регулярными, а не сингулярными явлениями. Нельзя рассчитывать, чтобы метод, ориентированный на регулярные события, мог опровергнуть право чуда на существование перед лицом науки.
Научный подход к мирозданию не ограничен регулярными явлениями. Существуют вполне законные научные методы, занимающиеся единичными явлениями, о чем говорят даже верящие в сверхъестественное.
Даже научная методология допускает исключения, аномалии, и ни один ученый не начинает пересматривать установленные законы природы из-за единственного исключения. Если ученый не может доказать, что это регулярная, повторяющаяся компонента мира природы, у него нет оснований для формулировки нового закона природы. Нет никаких причин, по которым чудеса нельзя было бы включить в общую категорию аномальных явлений, даже в самом широком научно-методологическом смысле.
Разумеется, чудо — это нечто большее, нежели просто аномалия. Оно отмечено «божественными знаками». Тем не менее даже в рамках строго научного подхода, занимающегося регулярными явлениями, нельзя законным образом отрицать возможность идентификации чуда. Утверждать, что любое исключение из известных законов природы требует лишь нового естественнонаучного объяснения, — означает просто строить порочный круг. Подобная аргументация выходит за пределы науки и выдает натуралистическую тенденциозность подхода.
Как давно настаивают теисты, если Бог существует, Он не может быть изолирован от Своего творения. Коль скоро Он был способен создать Вселенную, у Него есть власть совершать в Своем мироздании эпизодические, не повторяющиеся в природе, исключительные деяния. Единственно действенный способ отрицать чудеса — опровергнуть тезис о существовании Бога.
Смешение категорий.
Даже некоторые представители натурализма признают, что это доказательство — априорное и может быть опровергнуто, стоит только указать, что вызванное сверхъестественной причиной отклонение от законов природы не лишает эти законы их силы. Научные законы описывают регулярные явления. Чудо — это явление особое, неповторимое, исключительное (Diamond, 316-17). Единственное, не повторяющееся исключение не требует пересмотра законов природы. Да и скорее всего, оно будет приписано ошибке наблюдений. Со строго научной точки зрения, не повторяющееся исключение именно таковым и остается — исключением из известных научных законов. Если при каких-то специфических условиях аномальное явление возникает вновь, то ученый имеет право назвать его явлением природы. В таком случае аномалия будет указывать на необходимость установить более общий закон природы.
Однако чудеса не следуют из законов природы. Они порождались через волевые акты рациональных сил, Бога и тех, кто действовал от Его имени. Такой акт воли — событие, которое не повторяется, поэтому чудеса выходят из сферы научного наблюдения. Чудо происходит, потому что этого хочет Бог. Невозможно устроить так, чтобы Бог снова «захотел этого», дав ученым возможность понаблюдать. Чудеса не изменяют наши представления о научных законах, они просто выходят за их рамки.
Поскольку чудеса представляют собой неповторимые исключения из известных законов, они никак не затрагивают эти законы, и поэтому их нельзя назвать ненаучными. Смарт пишет: «Чудеса не есть экспериментальные, воспроизводимые явления. Это особенные, специфические события [...] Это не мелкосерийные законы. Соответственно, они не опровергают крупные, общие законы».
Построение порочного круга.
Если научные возражения понимать как указание на неприемлемость чудес для рациональномыслящего человека, то они несостоятельны. Здесь явно строится порочный круг, так как утверждается, что каждое явление в природе следует считать природным явлением. Ведь что бы ни случилось — и не имеет значения, насколько неповторимым будет это событие, — оно не будет чудом, чудеса исключаются заведомо, по определению. Даже если произойдет воскресение из мертвых, оно не может быть чудом.
Несмотря на все его заявления о том, что к проблеме следует подходить непредвзято (ibid., 243), Новелл-Смит проявляет непреодолимую натуралистическую тенденциозность. По его стандартам требуется, чтобы любое явление объявлялось явлением природы. Фактически, без предубеждения он относится только к естественным, но не сверхъестественным истолкованиям. То, что он строит порочный круг, очевидно. Он определяет «объяснение» так узко, что никаких возможностей для объяснений через сверхъестественное не остается. Он волюнтаристски настаивает, что все объяснения, чтобы считаться таковыми, должны быть натуралистическими.
Верящие в сверхъестественное, со своей стороны, не утверждают, что «событие, каким бы странным оно ни было, должно приписываться сверхъестественным силам». Вполне вероятно, что самые странные явления остаются естественными. Но верящие в сверхъестественное все-таки возражают, когда Новелл-Смит настаивает, что сверхъестественные силы не могут упрминаться в описании странного события. Они возражают, что свидетельство следует оценивать согласно его собственным достоинствам.
Новелл-Смит просто постулирует, что все феномены в конечном счете допускают естественное объяснение (ibid., 247). Он не может быть в этом уверен как ученый. Эмпирических доказательств нет. Такая посылка — просто вопрос веры в натурализм. Даже если ему представить эмпирическое свидетельство чуда, он заявит, что никогда не признает это явление сверхъестественным. В ожидании, когда будет найдено натуралистическое объяснение, он будет упорно держаться своей веры в то, что такое объяснение существует.
Нет никакой необходимости и в том, чтобы все истинные объяснения имели предсказательную силу. Бывают события, которые он сам назвал бы естественными, но которые никто не может предсказать. Если же представитель натурализма ответит, что предсказать явление он может на практике не всегда, но в принципе — всегда, то и для верящего в сверхъестественное такой уровень предсказуемости достижим. В принципе мы знаем, что чудо произойдет, когда Бог сочтет это необходимым. Если бы мы знали все факты, в том числе помыслы Бога, мы могли бы в точности предсказать, когда произойдет чудо. Далее, библейские чудеса — это сингулярности в прошлом. Как и возникновение Вселенной, они в настоящее время не повторяются. Однако на основе сингулярности нельзя сделать никакого предсказания; для предсказаний нужно выявить тенденцию. Прошлое познается не эмпирической наукой, а наукой юридического типа, полемической. Неправильно было бы искать в ней предсказания. Скорее, это попытка послеуказаний.
Верящие в сверхъестественное могут согласиться с Новеллом-Смитом в том, что «безуспешность всех объяснений в терминах сегодняшней науки не [...] выводит нас безоговорочно из сферы "естественного"» (ibid., 248). Консенсус нарушается, когда Новелл-Смит требует, чтобы все чудеса имели естественные причины. Такая посылка выходит за пределы того, что подтверждено свидетельством. Здесь представители натурализма демонстрируют нерассуждающую веру, соперничающую с религиозной страстностью самых горячих приверженцев чудес.
Одна из проблем, связанных с такого рода научным натурализмом, сводится к смешению натуралистического происхождения мироздания и его естественного функционирования. Мотор функционирует в соответствии с физическими законам, но создан он не физическими законами, а разумом. Точно так же, чудо вызывается отнюдь не физическими и химическими законами мироздания, даже если результирующий процесс будет идти в соответствии с законами природы. Хотя законы природы управляют функционированием мира, они еще не объясняют происхождение всего сущего.
Методологический натурализм.
Научные доводы против чудес — это жесткая форма методологического натурализма. Сам избранный метод не допускает возможности того, что какое бы то ни было событие будет когда-нибудь идентифицировано как чудо. Объяснения, относящиеся к регулярным явлениям, не обязательно окажутся применимы в случае сингулярностей. Обкатанные камни в реке возникают из-за действия поддающихся описанию природных сил. Но ни одним законом природы нельзя объяснить появление каменных 18-метровых изображений президентов на горе Рашмор. В этом случае речь должна идти о внеприродной, разумной причине (см. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЕ; ЭВОЛЮЦИЯ ХИМИЧЕСКАЯ).
Когда сингулярность не может быть объяснена действием известных естественных причин и несет признаки божественного вмешательства, возникают серьезные основания для того, чтобы считать ее чудом.
1) Чудесам свойственна необычность, так как это не регулярные явления.
2) У них, как деяний Бога, есть богословский аспект.
3) У них есть нравственный аспект, так как Бог — это абсолютно совершенное нравственное Существо. Один из этических признаков чуда — то, что оно воздает славу Богу.
4) У чудес есть телеологический аспект. Это события, имеющие свое назначение.
5) У них есть доктринальный (учительный) аспект. Чудеса прямо или косвенно связаны с «провозглашениями истины» (Евр. 2:3-4).
Когда не регулярное и не повторяющееся явление, относительно которого неизвестно, чтобы оно было порождено естественными причинами, сопровождается другими признаками божественного вмешательства, есть основания идентифицировать его в качестве деяния теистического Бога (см. БОГ: СВИДЕТЕЛЬСТВА СУЩЕСТВОВАНИЯ).
Слишком узкое определение науки.
Научные доводы против чудес основаны на чрезмерно ограниченном определении науки, вынужденной заниматься только повторяющимися событиями. Наука также имеет дело с сингулярностями. Да, действительно, научный метод позволяет анализировать только регулярные, повторяющиеся явления. Но ученые признают также науку о происхождении, которая сводится преимущественно к изучению сингулярностей. Возникновение Вселенной в результате Большого взрыва — это фундаментальная сингулярность. История нашей планеты — это сингулярности, однако она остается объектом научного исследования. Мы сочли бы странным и неумным, если бы преподаватель геологии отбросил все причины, кроме естественных, для появления скульптурных изваяний на горе Рушмор. Нелепо бы выглядело, если бы археологи приписывали исключительно действию природных сил возникновение наконечников стрел и керамики. Утверждать, что тот, кто не замкнулся на объяснениях через естественные причины, не может быть ученым, — означает неправомерно сужать сферу науки.
Чудеса и целостность науки.
Теперь мы готовы оценить то обвинение, что вера в чудеса является ненаучной. Из комментариев Дайамонда явственно видна его убежденность в абсолютной автономии научного метода. Он предполагает на основе голой веры, лишь с прагматическими обоснованиями, что научный метод — это как раз и есть метод для установления всякой истины. В действительности же, не собственно научный метод, а лишь один из аспектов научного подхода — поиск естественных причин — принимается за единственно возможный подход при выявлении истины. Аргументация Дайамонда уязвима для нескольких возражений критиков.
Во-первых, ошибочно предполагать, будто бы научный метод обязательно влечет за собой натурализм. Ученый, пока он ученый, не обязан мыслить столь узко, чтобы верить, будто бы никакое явление никогда нельзя считать чудом. Все, на чем нужно основываться ученому, — это лишь та посылка, что каждое событие имеет свою причину, и что наблюдаемая Вселенная функционирует упорядоченным образом.
Во-вторых, ошибочно предполагать, будто бы законы природы управляют всеми явлениями, а не исключительно явлениями регулярными. Гипотеза о том, что у каждого не регулярного и не повторяющегося явления существует свое естественное объяснение, — это не наука, а метафизика. Законы природы не ответственны за возникновение всех явлений, точно так же, как за создание автомобиля не могут быть ответственны одни только законы физики. Законы природы отвечают за функционирование того, что уже существует.
В-третьих, ненаучно отказываться от разумных объяснений. Коль скоро Бог сотворил мироздание и заботится о нем, нет ничего неразумного в утверждении, что наряду с регулярными действиями Он будет осуществлять и какое-то вмешательство в особых случаях. Единственный способ действительно исключить такую возможность — опровергнуть существование теистического Бога, а сделать это, как признают большинство атеистов, невозможно (Geisler, Miracles and the Modern Mind, chap. 12). Настоящий, широко мыслящий ученый не станет заведомо исключать, логически или методологически, возможность идентификации некоторых чудесных явлений ради защиты научной автономии.
В-четвертых, если доводы против чудес свести к их основополагающим посылкам, то получится следующее:
1) Все, что фактически происходит в мире природы, есть природные явления.
2) Происходят и некоторые так называемые «чудеса».
3) Следовательно, эти чудеса в действительности есть природные явления.
Такая формулировка делает очевидным порочный круг в рассуждениях представителей натурализма. Что бы ни происходило в мире природы — это ipso facto есть природное явление. Все, что происходит в природе, порождено природой. Кажется, даже Майкл Полани (Polanyi) попался в эту ловушку, когда писал: «Если бы превращение воды в вино или воскресение мертвых удалось подтвердить экспериментальным путем, это категорически опровергло бы аспект чуда в этих явлениях. Действительно, в той мере, в какой любое явление удается свести к естественнонаучным понятиям, оно относится к естественному ходу вещей» (Jaki, 78). Разумеется, здесь в качестве предпосылки берется то, что требуется доказать, — что никакого сверхъестественного Существа, способного действовать в природе, нет. То, что явление происходит в мире, еще не означает, что мир был его причиной. Оно могло быть особым образом порождено Богом, трансцендентным миру.
Сохранение научного метода.
Если допустить существование чудес, как сохранить целостность научного метода? Если некоторые явления выходят из сферы компетенции ученых, то не закрывает ли верящий в сверхъестественное дверь для рационального изучения таких явлений? Постулирование сверхъестественной причины возникновения некоторых редких явлений никоим образом не затрагивает владения науки, коль скоро предполагается, что наука основана на регулярности явлений. Наука о функционировании мироздания является натуралистической и имеет полное право требовать от всех регулярных явлений их подконтрольности для объяснений. Но наука как таковая не имеет права утверждать, что только она одна может объяснять сингулярности.
Наука располагает неограниченным авторитетом при классификации регулярных явлений. Ученый имеет право, даже обязанность, изучать все явления, в том числе аномальные. Однако сингулярные, не повторяющиеся события, не относящиеся к регулярному миропорядку, должны классифицироваться как «еще не объясненные в качестве явлений природы». Среди явлений этого класса могут оказаться такие, которые имеют сверхъестественную причину. Предполагать, что все еще не объясненные явления должны получить свое естественное объяснение, — означает перейти от науки к философской вере в натурализм. В самом деле, тогда исключается возможность существования сверхъестественного Бога, способного вмешиваться в дела сотворенного Им мира. Но это противоречит имеющимся свидетельствам (см. БОГ: свидетельства СУЩЕСТВОВАНИЯ).
_________________
Когда следуешь по пути Христа, то обязательно подходишь к Голгофе. Это место можно обойти и большинство из нас его благополучно минует. И только праведники, исполненные силы и смирения Христа, до конца испивают чашу и поднимаются за Распятым на Голгофу.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
